- Не поминай имя Его всуе, - огрызнулся жрец и для приличия рванулся, лишний раз убедившись, что держат его крепко. Значит, можно было с чистой совестью расслабиться и получать удовольствие... Похоже, саннин уже построил для себя далеко идущие планы, что и как он будет делать с фанатиком.
Ну и пусть. По крайней мере перестанет вести себя как замерзший глист...
Мысли Хидана откровенно отражались в его взгляде.

Ничуть не стесняясь своей реакции, Хидан запрокинул голову, прикусив губу и издавая негромкие стоны, когда ощущение холодных пальцев на возбужденном органе становилось особенно острым. Белые руки постепенно согревались, и острота сходила на нет, оставляя лишь сладкую истому.
Поглаживания были как будто ласкающими, но на самом деле Орочимару изучал. Въедливая натура ученого не давала покоя.
Интересно, о чем ты думаешь?...
Хидан взглянул на саннина из-под опущенных ресниц. Алый взгляд был мутным, но внимательным.

Извиваясь почти так же, как стягивающие его тело змеи, Хидан прикрыл глаза, погружаясь в ощущения. Как только необходимость смотреть пропало, стало понятно, сколько приятных звуков его окружает: треск костра, далекие крики незнакомых птиц, шелест веток деревьев на ветру... и тяжелое, неровное, хриплое дыхание Орочимару, впивающегося в его тело зубами, жадно ощупывающего руками, так, словно занимался этим в последний раз. Возможно, частично его страсть была стремлением быть поближе к горячему тему, но возбуждение постепенно передавалось жрецу и приятно кружило голову. В какой-то момент он поймал себя на том, что уже не чувсвует земли, на которой лежит, не чувствует собственного тела - только быстрые, точечные, уверенные прикосновения, иногда потягивающие, иногда болезненные, но неизменно чувственные.

Первое ощущение было таким, словно то, что проникло в его тело, проткнуло его насквозь, но мгновение спустя стало понятно, что впечатление обманчиво. Хидан невольно сжался, со стоном вбирая в себя чужую твердую плоть. Орочимару прижимался к нему всем телом, и с закрытыми глазами жрец уже не мог различить его и его змей - их кожа была одинаково прохладной и чуть влажной, они были одинаково гибкими и лоснящимися. Хидан задыхался под давлением, задыхался от жара, наполняющего его изнутри, разливающегося до самых кончиков пальцев рук и ног, задыхался от страсти - и все же сохранял рассудок, крепкий тонкий стержень в самой глубине сознания, как случалось с ним в приступах религиозного экстаза. Орочимару не был Богом, безусловно, но его сумасшедшие ласки так походили на сакральное действо...
Обряд поклонения змееголовому божеству.
Слова вспыхнули, яркие, четкие, и угасли. Хидан сдался и растворился в похоти, которой щедро делился саннин.

- Ты сумасшедший... - сладко простонал Хидан.
Он уже утратил чувство реальности. Его окружали как будто знакомые, но чужие звуки и запахи. Боль разрывала тело на части, тугая и равномерная, каждый новый укус обжигал сильнее, приходясь на незакрывшиеся раны. Боль была и внутри, но это была совсем другая боль, она доставляла удовольствие и тому, кто ее причинял, и самому Хидану. Он пытался понять, с кем он самом деле, но существо, сжимающее его тело, больше не было человеком - или это была иллюзия? Что на самом деле скрываалось под тонкой белой кожей? В Акацки и раньше ходили разговоры об Орочимару - о том, что он давно уже перестал быть человеком, но продолжает существовать в человеческом теле. Демон...

- Сумасшедший... - повторил Хидан, не открывая глаз. Он чувствовал, как кровь хлынула горлом - на мгновение стало страшно, но он закашлялся и страх отступил. - Больно...
Я был беспечен... Нельзя доверять змее. Что он делает? Зачем ему это?
Фанатик чувствовал, как теряет контроль над своим телом, будто отделяясь от него. Боль таяла, но ее ничего не заменяло. Такого не было никогда раньше. Находясь в состоянии религиозного экстаза, Хидан чувствовал себя цельным и единым как никогда. Орочимару выпивал его душу...
- Прекрати! - Сорвалось с побледневших губ.

Почувствовав, что Змей отступает, Хидан успокоился. Открыть глаза он так и не решился - есть вещи, которых лучше не знать.
Если с ним так каждый раз... Сочувствую его шиноби.
Возбуждение спало на нет, осталась лишь пульсирующая боль внутри, монотоння и довольно сладкая.
Долго же мне придется восстанавливаться... Спасибо, Орочи. Да чтобы я еще раз...
Хидан по-прежнему не двигался, казалось, он даже не дышал, прислушиваясь к ощущениям внутри себя. Ни один из его врагов никогда не позволял себе подобного. Внутренности, похоже, превратились в кровавое месиво - жрец мог доверять лишь своим ощущеям, ведь рядом не было напарника и некому было на скорую руку его подлатать. Не просить же это... этого...

Едва слышно дыша приоткрытым ртом, Хидан наконец приоткрыл веки, окинул невидящим взглядом собственное изувеченное тело и несколько раз глубоко вдохнул, успокаиваясь окончательно. Он даже не понимал, что холодные руки ласкают его, словно заглаживая вину. Скользкое копошение вокруг воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Однако в теплом свете костра реальный мир, из которого фанатик едва не выпал, выглядел не так уж ужасно. Небо в просветах между деревьями было по-прежнему мутным, ни единой звезды - темное бархатное покрывало.
Да... вот так. Смотреть на небо. И не думать. Ни за что не думать, о чем бы тебя не спросили... Слышишь?
Обращаясь к самому себе, шиноби невольно складывал губы в слова. Сейчас его лицо выглядело даже более одухотворенным, чем во время молитвы - он верил, что слова, которые он произносит, вкладывает в голову сам Джашин, оберегая хрупкий разум последователя.

Алый взгляд постепенно прояснялся. Хидан все отчетливее различал темную фигуру склонившегося над ним саннина. Первым осмысленным словом, сорвавшимся с его губ, было:
- onore.
Он произес это слово спокойно и безэмоционально, просто констатируя факт. Прислушавшись к тому, что творилось у него в голове, жрец не обнаружил ни ненависти, ни возмущения, ни страха, ни удовольствия - вообще ничего. Орочимару был для него не больше и не меньше чем существующим объектом, частью обстановки, к которой нет смысла испытывать какие-либо чувства даже на уровне любопытства - достаточно было осознать, что он был. Саднящая боль в теле затихала, превращаясь в статичное ощущение, как после боя, давая понять, что можно никуда не спешить и спокойно зализывать раны. Сколько на это понадобится времени, Хидан мог понять, лишь оценив нанесенный ущерб, а сделать это, лежа неподвижно, невозможно.

Хидан попробовал подняться. Это удалось ему на удивление легко.
- Отодвинься от меня, змея, - недовольно процедил он, отодвигаясь дальше от костра. - Что ты со мной сделал?
То ли боль до этого была галлюцинацией, что маловероятно, то ли Орочимару успел поколдовать над ним в своей обычной манере, пока фанатик приходил в себя. И ему это не нравилось. Он не понаслышке был знаком с воистину колдовской способностью змеиного саннина подчинять себе даже очень сильных шиноби - и черт его знает, как он это делал... Возможно, изменения происходят прямо сейчас, и жрец Темного Бога этого даже не чувствует?
Связался на свою голову... О Джашин, дай мне волю не убить его прямо сейчас.

- Если бы я хотел, я бы бросил тебя еще там, - зло передразнил жрец, отводя взгляд. - Кто кому еще должен быть благодарен! Змея - одно слово...
А ему, судя по всему, ооочень приспичило... И уже не из соображений погреться.
Фыркнув, Хидан отвернулся, растянувшись на расстеленом по земле плаще. Одеваться он не стал, и жар пламени постепенно осушал капельки пота на его спине. Вся одежда была в его же собственной крови, и теперь можно было и думать забыть о том, чтобы прийти в поселение как обычный человек. Не стирать же, в самом деле, по такому холоду... Максимум удастся изобразить раненого бойца - зависит от селения, конечно, но, может, даже приютят ненадолго. А там бы только выяснить, где он, и добраться до лагеря...

- Какой я? - Медленно переспросил Хидан, оборачиваясь. - Ты хоть знаешь, что это слово значит?
Орочимару даже спиной излучал мировую скорбь, но жалеть его жрец больше не собирался - один раз пожалел, и вот во что это вылилось, хватит.
Несмотря на то, что он так и не оделся, холод явно не причинял ему дискомфорта, в отличие от змеиного саннина. Своего обнаженного тела Хидан не стеснялся, а натягивать пропитанную кровью одежду было противно. Он с тоской думал о том, что одеваться когда-то все-таки придется.
Чертов змей... Сколько из-за него неприятностей. И теперь он еще стоит из себя оскорбленную невинность!
Здоровая ярость наполняла желудок, подкатывая к горлу. Чтобы успокоиться, фанатик нашел в складках плаща свою флягу и сделал два глотка. Жидкость обожгла рот и приятным огнем просочилась внутрь.

Чуть раздраженный тем, что саннин проигнорировал вопрос, Хидан сделал еще глоток и решительно спрятал флягу подальше. Спиртное стоило экономить - кто знает, сколько еще он не сможет пополнить запасы. Прислушавшись, жрец понял, что Орочимару бессовестно уснул.
Потрясающе! До чего ушлый старикашка.
Оглядевшись, Хидан протянул руку за косой, бесшумно поднялся с места и, ступая на землю лишь пальцами ног, невесомо обошел костер, остановившись в полуметре от спящего шиноби. На белом лице красовалось такое безмятежное выражение, что жрец невольно сжал пальцы на древке. Как следует размахнувшись, он вонзил все три лезвия в землю в двух пальцах от лица Орочимару и остановился, тяжело дыша.

- Подумывал тебя убить, - без малейшего смущения признался Хидан, рывком выдергивая лезвия из земли. - Нет желания продолжить?
Обнаженный, израненый, с огромным орудием в руках, он по-прежнему излучал презрение ко всему живому. Обычно тщательно приглаженные волосы растрепались, спадая на лоб, и жрец время от времени вскидывал голову, убирая пряди с лица.
На данный момент его занимала одна интересная мысль: сколько ему придется выслушать, когда в организации станет известно, как он позволит оттрахать себя до полусмерти предателю и даже не попытался размазать его по ближайшему дереву?